Transcription

<<Из стенограммы (неправленый экз.) второго заседания Военного Совета с командирами и политработниками>>

<<1-4 июня 1937 г. >>

<< (Обсуждение доклада К.Е. Ворошилова о военном заговоре в стране). >>

<<2 июня 1937 г. >>

<<l.38>>

Ворошилов. Тов. Мезис.

Мезис. Правильно, что мы все несем ответственность перед партией за то, что произошло, и все мы вместе проспа­ли это дело, и крепко проспали, но в то же время нужно ска­зать, что нас мало учили. Не с точки зрения школы, а мало обобщался опыт, для того, чтобы показать какие явления имеют место, на которые нужно обратить внимание. Сейчас все понят - но, это происходило потому, что Политуправление РККА воз­главлялось врагами. За время пребывания Гамарника в ПУРРККА ни одного делового совещания Нач. ПУОКРА не было созвано. В ЦК наши работники вызывались для того, чтобы их персонально послушать.

Голоса. И то редко.

Мезис. Вообще каких либо совещаний после того, как были произведены первые аресты Шмидта, Туровского, не было. Мы пришли к Клименту Ефремовичу для того, чтобы выяснить в чем дело, а Гамарник нам ничего не сказал, какие выводы от­сюда вытекают.

Голос. Что же он мог говорить?

<<l.39>>

Мезис. Теперь все становится ясным.

Возьмем поездку на Дальний Восток. Приезжал человек с таким мандатом, что кроме "смирно", ничего не скажешь.

Сталин. Кто приезжал?

Мезис. Гамарник. После совещания он удалялся вместе с Путна и много часов вместе находились. О чем они говори­ли? Не на деловую тему, потому что это было после заседа­ния, ясно теперь, что дела у них были темные.

Сталин. Отсюда из Москвы не все видно, если вы не поможете на местах, мы не сможем ничего узнать.

Мезис. Правильно, правильно. Доверяли. Нам и в голову не приходило, что это враг, приезжал, распоряжался, мы слушались.

В отношении сигналов. Конечно, у нас были сигналы, но мы этих сигналов не обобщали. Взять хотя бы Белорусский военный округ. Я беру период работы т.т. Смирнова и Булина. Сколько было фактов в вопросах взаимоотношений политработников с командным составом! Нужно было посмотреть, почему это происходит, почему такая борьба происходила, т.е. не борьба, а нарочно во взаимоотношениях ущемлялись права

<<l.40>>

политработников. Приезжали работники ПУРККА, но эти явления не обобщались, никому не докладывалось, что произошло.

Почему такое положение в Белорусском военном округе?

Тут выступали т. Горячев и новый белорусс т. Петровский большими героями. Неправильно. Подхалимаж в Белорусском округе был развит очень сильно. Вы не забывайте, что когда у нас начиналась окружная партийная конференция, выступали коман­диры и говорили, после моего де выступления, что это не­правильно, этого не было, этого не было. Факт это?

Голос. Правильно.

Мезис. Так было дело. Посмотрите практику, которая была, как он вас, т. Горячев, подкупал материально, на 1 мая выдал вам 700 рублей для выпивки.

Сталин. Откуда эти деньги? Полагается?

Мезис. Здесь выступал Жильцов, прикидывался очень наив­ным, но Жильцов неправильно выступал. Жильцов - это тот, который помогал Уборевичу незаконно расходовать средства и скрывать эти незаконные расходы от партийной организации, сумму от Политуправления. Он имел Н-ную сумму денег, которой он распо-

<<l.41>>

ряжался, которую он выдавал людям, которые ему нужны.

Сталин. Может быть, нужно помогать, но кому?

Мезис. Деньги есть, только они должны законно давать­ся.

Ворошилов. Очень небольшая сумма.

Мезис. Сумма очень приличная, скажем за 1935 год...

Голос. Они от местных властей деньги получают.

<<l.42>>

Мезис. Нет, от местных властей сейчас не получают

Голоса. Получают

Мезис. Я говорю, товарищи, о 36 годе. Может он лично получал. В 1936 году не давали.

Голос. Голодед давал.

Мезис. Он делал только персонально какому-то опреде­ленному кругу лиц для того, чтобы держать близко к себе. Посмотрите по Белорусскому округу. Вот здесь говорили – это неправильно сталкивать лбами. Вот, пожалуйста, культурные и не культурные командиры. Вот Сазонтов - не культурный, Покрас - не культурный. Такие-то культурнее, такие-то не куль­турные. Вот Толкачев - культурный, а Сазонтов, Покрас, Шахтер, заслуженный командир - эти не культурные. Вот это имело место. Когда здесь выступают и говорят – мы тут все разодра­лись и Петровский и другие, а если  Петровский получил, вредительское разъяснение, почему вы не сказали, что вы полу­чили вредительское разъяснение. А вы могли поехать куда-ни­будь в Котлас и дать эти вредительские указания. Почему вы избегаете Политуправления округа. Вот Уборевич избегал. Он

<<l.43>>

вызывал к себе в кабинет и там давал разъяснения. Он действо­вал очень хитро. Он приезжал из Москвы, где был у Микояна, у Сталина, собирал двух-трех работников и рассказывал: вот такие-то и такие-то новости. Никто больше ничего не знал. Вот говорили про письмо в ЦК. Я ничего не знал. А приезжаю в Белорусский округ, там знают, что было письмо Центральному Комитету, Сталин собирал.

Сталин. Вот такие люди писали в ЦК, а вы нет.

Мезис. Правильно, мы не писали, у нас нехватило того, чтобы ряд вопросов поставить перед ЦК.

Сталин. Перед наркомом поставить.

Мезис. Перед наркомом ставили вопрос. На ряд вопросов, которые мы ставили перед наркомом, мы получили должный ответ. И в 1928 году, когда Клемент Ефремович был у нас, мы тогда упрекали его и просили: не отдавайте нас на откуп только ПУРу собирайте нас, выслушивайте. Он обещал, говорит я буду вас собирать, слушать. Но за последние годы Клемент Ефремович нас оставил и отдал целиком и полностью на откуп ПУРу. Не

<<l.44>>

послушал нас, не собирал, не поругал иногда как следует для того, чтобы эти вопросы ставить и решать правильно.

Какие по Белорусскому округу практические предложения напрашиваются? Конкретно скажу по вопросам боевой подготовки. По боевой подготовке вопрос показности, парадной стороны достаточно широко развит для того, чтобы показная сторона была, а по существу боевой подготовки в очень многих дивизиях дело обстоит плохо. Вот вам в части Прусского шага, кото­рый ряд приближенных людей старался продвигать среди частей, по линии оперативной подготовки, особенно с мобилизацией конского состава.

<<l.45>>

По сути деда все наши предложения по конскому составу срываются, потому что там имело место вредительство и большое уменьшение конского поголовья в 1935-36 г. По строительству было не мало сигналов. И вот тут то­ же выступал т. Жильцов и говорил об орге. Вот интересно, как т. Жильцов практически осуществлял работу в этом направлении, Правильно ли, что так дело обстоит с оргом. Взять, например, ll-ю дивизию, можно было бы провести это в 1936 году, а не то, чтобы она стояла зиму 1936 года. Из этого видно, что нес- правились с тем, чтобы этр дивизию поставить. Дивизия была неработоспособна, как боевая единица. Во главе строительства стоял Козловский троцкист. Все были против награждения Козловского, а как-то провели так, что он был награжден, а сейчас; арестован. Тов.Жильцов хорошо его знал, при вас работал он, несомненно, сигналы о нем были, но не могли добиться снятия.

Два слова о звании. Я считаю, что реплики т.Буденного были правильными относительно звания. Мы составляли проект и мы могли бы этот вопрос поставить. Конечно, они навредили.

<<l.46>>

Это дело в руках Фельдмана было, но мы могли поправить, подходя внимательно к каждому живому человеку, имея жалобы, что поступили неправильно, когда давали звание.

В отношении кадров по Белорусскому округу. Здесь предстоит большая работа. Если взять Боброва - начальника штаба и арестованную его жену, я поинтересовался, что она представляет, товарищи говорят, что тут мы имеем пару настоящих шпионов. Я думаю, что по Белорусскому округу нам придется большую работу проделать. Он сумел за 6 дет кое-кого за­звать и людей своих расставить.

Как реагировал командный состав и политический состав, когда узнали об аресте Уборевича. Командный состав и политический состав реагировали спокойно. В Белорусском округе нужно чистку проводить. Засоренность в Белорусском округе большая. В Белорусском округе много сил, молодых командиров, которых можно продвигать и освободить от негод­ного состава, который имеется в Белорусском округе.

Ворошилов (председательствующий). Слово имеет тов.Сталин.

<<A. Getty: Between pages 46 and 47 of this original, there is a bookmark: "The speech of I. V. Stalin is missing.  See his personal archive."  However, Stalin's speech is not present in the version his archive we have, RGASPI, f. 558.  It has been published in various places and is here in the SDA: APRF, f. 45, op. 1, d. 1120, l. 48-81.>>

<<l.47>>

Ворошилов. Слово имеет т. Апанасенко.

Апанасенко. Не легко выступать с этой трибуны, особенно нам, работникам, которые, как я, например, полтора года работали с этим германским шпионом. Не легко выступать особенно тогда иногда близко работаешь с таким врагом. Я прямо скажу, т.Сталин, я дрался с открытым врагом и был очень храбрым человеком...

Сталин. С открытым врагом драться легче.

Апанасенко. Но с таким врагом как Уборевич мне страшно тяжело было жить и драться. Откровенно сказать, я наделал мно­го глупостей. Умел этот враг, страшно колотить и близко прибли­жать. Все ми люди, все человеки и подчас делаешь не то, что нуж­но. Теперь, конечно, нам всем одень хорошо видна их работа.

О сигналах. Год тому назад (т.Буденный может подтвердить) я написал письмо т.Буденному такого содержания: Поработал я - прямо так и написал - с этой сволочью и хватит.

Буденный. Правильно.

Апанасенко. Конечно, выступать так и говорить было страшно, назовут склочником."Если вы меня не возьмете оттуда - на­писал я в своем письме - то я приду пешком в Москву, потому что в округе есть два класса: есть культурные, есть некультурные.

<<l.48>>

К этим некультурным относился и я, я так и написал.

Буденный. Правильно.

Апанасенко. Мое письмо т.Буденный передал Народному Комиссару. Народный Комиссар наложил на этом письме резолюцию: "При первой возможности вызвать Апанасенко в Москву", но я тов. Народный Комиссар, так и не был вызван в Москву: пропало в этом потоке.

Второй сигнал.

Ворошилов. Вы то у меня бывали.

Буденный. Поэтому письму он не был вызван.

Апанасенко. Второй сигнал. Я написал лично тов. Сталину письмо. Правда, это было недавно, в марте месяце. Я написал т. Сталину о том, что в Белоруссии буквально уничтожили лошадей.

Сталин. Получил.

Апанасенко. Писал я в этом письме, что там самое настоящее вредительство. Стыдно, но я небольшой человек и невмоготу мне било с ними справляться. При чем я написал это письмо сначала в Нарком, в ЦК и в суд. Думал, может быть, у кого-нибудь найдется справедливость, займутся этим делом. Потом написал письмо т. Сталину. Пишу: "Невмоготу, прошу вмешаться лично Вас,

<<l.49>>

тов. Сталин". Не знаю, какой результат этого письма, но факт, оказывается, что в Наркомземе Белоруссии сидели абсолютно чужие люди: Венэк противником оказался и все его соратники самые настоящие польские шпионы.

Ежов. И сам он - польский шпион.

Апанасенко. На пленуме ЦК Белоруссии, кто быа там, тот под твердит

Голос: Правильно.

Апанасенко Честное слово, я никогда так не выступал, как выступал после февральского пленума ЦК. Конечно, все мы никог­да так не выступали. Подошел я к Бенеку и хотел его избить там же на пленуме. Раскрыл я всю картину ,что пол миллиона лошадей погубили. Этот сукин сын Уборевич потом обратился ко мне: "Ты чего так набросился", опять я тут не распознал врага. Он мне говорил: "Хы хотя бы культурнее говорил".

Сталин. Стал бить вас культурою.

Апанасенко. Да, я некультурный за то, что я его разоб­лачал. Дальше он мне говорит: "Ты зачем написал письмо без моего разрешения Сталину?".

<<l.50>>

Буквально так мне и говорит: зачем ты написал. Имей в виду, что только с моего разрешения можно посылать пись­ма, после того как я их прочитаю, я сказал, что письма т. Ста­лину писал и буду писать без Вашего разрешения. Как-так? да, вот так, как хотите, а писать буду.

Теперь все мы храбрые, товарищи, я уже сознал со всей силой, что я наделал глупостей, работая с этой сволочью. Зачем меня только выдвинули к этой сволочи. Разве я думал когда-нибудь, что буду работать с Уборевичем, причем все командиры, в том числе и Горячев говорили мне, что Уборевич меня слопает.

Сталин. Говорят, что вы не только работали с ним, но друзьями были.

Апанасенко. Был, товарищ Сталин, был, будь он проклят. Что же мне делать оставалось. Я говорю, что наделал глупос­тей.

Ворошилов. А не хитришь по-хохлацки? (Смех).

<<l.51>>

Апанасенко. Да, нет. Зачем мне хитрить? Вот здесь вы­ступал Дыбенко. Он не сказал о том, что на игре в 1936 году, Дыбенко тоже выступал на банкете и превозносил этого"героя" Уборевича (смех, шум в зале). Теперь мы, конечно, все раскрыли, все знаем, а тогда все наделали глупостей.

Теперь об оперативной подготовке. Я предназначен для крупного соединения конницы. Разрабатываю оперативный план, что является главным для конной армии. Икс выступает, а я должен подойти к соответствующему укрепленному району с одной третью, остальное должно будет наслаиваться. Подойдет одна часть, должен расколотить, подойдет другая - должен расколо­тить, подойдет третья - тоже самое. Чем обеспечивает конную армию авиация? Имеется одна истребительная эскадрилья, причем характерно, что эта эскадрилья имеет только три самолета. Я вызываю командира эскадрильи и говорю: поднимайтесь в воздух, садитесь на такой-то аэродром и обеспечьте оперативную игру. Он спрашивает: как, выступать сейчас? Да, через три часа под­нимайтесь и летите на такой-то аэродром. А у него только три самолета.

<<l.52>>

До этого я докладывал Уборевичу о таком положении, а он говорит: не ваше дело, чего вы привязываетесь ко мне.

Или взять игру генштаба. В 1936 году в первый раз генштаб решил привлечь этих "героев", чтобы они были в роли играющих, и в первую очередь Уборевича. Наверно органы Наркомвнудела это тоже знают. Получилось так, что эти "герои" из звонили из Киева и Смоленска и всячески сопротивлялись, чтобы только не поехать.

<<l.53>>

Кто нас, мол, будет учить там? Мы поехали. Готовились как?

Он буквально дрожал всеми поджилками.

Буденный. На военной игре упал в обморок, Уборевич.

Ворошилов. А во время игры заболел.

Апонасенко. Когда т. Егоров его взял в эту самую игру, он ввязался прямо в драку. Командиры возмущались, что на­чальник генерального штаба не возьмет его в работу. Он драл­ся с вами, т. Егоров. Когда у него не выходит, как ему хо­чется, у него припадок, он остается дома. Заявил, что не выйдет и не вышел.

Это второй сигнал. После этого мы на даче у Семена Михайловича вместе с т. Егоровым остались втроем. Я доклады­ваю. Тов. Егоров, вы помните? Доложите Народному Комиссару, что это за командующий фронтом - истерик, трус и т.д., на­до такого командующего фронтом, который бы стоял, как ска­ла. Помните, Семен Михайлович? Доложите Наркому, что это не командующий, это же чепуха. Откровенно говоря, я боялся это докладывать, скажут - склочник, теперь-то модно это доложить.

Сталин. А я думал вы храбрее все-таки. Чего боятся? Говори прямо, руби топором

Апонасенко. Скажут склочник. Хотя бы сказали: переговорил или не переговорил с Народным Комиссаром. Я, конечно, виноват, т.Сталин, что вам не доложил, я просто трус в. этом отношении оказался, правильно.

Дальше, по оперативному плану, не выходит у меня с ним,- слушаюсь, повернулся и ушел, потому что назовет хамом. Я иду в генеральный штаб. Это в январе 1937 года. Иду прямо к т. Егорову и говорю: разрешите с вами поговорить по оперативному плану. - Чего по оперативному плану? Иди к Уборевичу, к командующему своему,- и не принял меня, не стал гово- рить. Я буквально убитый ушел от т.Егорова. Говорю т.Буден­ному: Семен Михайлович, как вы принимаете нас в генеральном штабе? Я не успокоился, написал документ, он совершенно секретный, его везли под конвоем. Жду, но и до сегодняшнего дня ответа нет

Сигнал это или не сигнал? Что можно было дальше делать? Конечно, теперь можно о многом говорить,

О Якире. Конечно, мы в высших звеньях, ей-богу, гово­рили. Вот т.Тюленем подтвердит. Говорили о многом.

<<l.55 >>

Как могло быть так, что Якир сидел, все буквально говорили, что на Украине абсолютная батьковщина, что туда никому не позволено, кроме якировцев ехать, что Якир не дает отозвать ни одного человека с Украины. Меня назначали на первый кон­ный корпус. Как только Якир узнал - как это Апонасенко? там такой хай устроил. Демичева назначили на Ленинград на 4-ю К.Д., но вещи приехали, кони приехали, а Демичев не приехал.

Все это знали о Якире. В 1937 году перед игрой, кото­рую проводил Семен Михайлович, я к нему пришел и он мне говорит: чего ты болтаешь-? - Как болтаю? - Болтаешь о Якире, о бороде говоришь. Я ему говорю: т. Буденный, бери карандаш и нажинай записывать список.

<<l.56>>

Зюк, Шмидт, Троцкий, Примаков об этом я болтаю. Он говорит: "Ну ладно, примирились, но все-таки не болтай". (смех).

Сталин.О чем не болтал?

Апанасенко. Чтобы я не болтал о Якире и о Бороде.

Сталин. О ком?

Апанасенко. О Гамарнике. Все об этом говорили. Ну, что еще можно было „сказать. Теперь ясно, но тогда все же понимали особенно о Якире. Это же била икона. Ha-днях объявили в Ленинграде и большой портрет Якира поместили, как о новом командующем войсками.

Голос: А он не доехал.

Ворошилов. В какой газете?

Голос: в "Ленинградской правде?.

Апанасенко. Мы должны сказать, что все мы ушами хлопа­ли и теперь надо взяться за ум. Объезд конницы был только в 1937г. Никогда не было конницы.

Голос: Это у Уборевича?

<<l.57>>

Апанасенко, Да. Не было конницы, вдруг собирается Уборевич и в Лепеле и Слуцке марширует. Причем, что делает? Сотни тысяч рублей раздает, буквально так.

Ворошилов. Что же вы не написали, он любитель писать всем?

Апанасенко. Я вам много писал.

Голос: Он не сумел деньги выдать. Он обещал, но потом признали решение незаконным, поэтому деньги кавалерийские части не получили.

Апанасенко. Факт остается фактом, он раздавал деньги.

Ворошилов. Фактически или на словах?

Апанасенко. Часть роздал.

Голос: Только двум полкам дал деньги, а все награди по 10 тыс.рублей не сумел выдать.

Апанасенко. Часть роздал этих денег.

Был такой Лавров в нашем штабе, за которого и я повинен. Пришел Лавров с Севкавказа. Я его спрашиваю: "Кто вы, что вы?" "Офицер", уроженец Кубани, ротмистр". "Где был?" "Нигде не был". Я говорю: "Вы были у белых". Он спрашивает

<<l.58>>

"Как". Я звоню Жукову, начальнику ОПК: "Вы будете выдавать Лаврову партбилет, не выдавайте, у него сомнительная физио­номия". Звоню секретарю парторганизации, говорю с ним. И что же вы думаете? Я говорил с Булиным, говорил и с этим идиотом. Что же вы думаете, выдали партбилет этому Лаврову.

Ворошилов. У вас сведения о нем были?

Апанасенко. Нет, не были.

Ворошилов. А почему же не выдавать ему партбилет?

Апанасенко.Он кубанец. Когда Красная армия дралась, он был у себя дома на Кубани. Он ротмистр. Что я не знаю что ли, я сам дрался на Кубани. Какой ротмистр может сидеть дом в это время.

Сталин.Правильно.

Апанасенко. Я в это время дрался, а тут вдруг ротмистр и сидит дома.

<<l.59>>

Пускай меня зарежут, чтобы я поверил. Однако мне не поварили и  выдали ему партийный билет.

Сталин. Теперь он сидит.

Апанасенко. Сидит? Хорошо, что он хоть теперь сидит. Дальше Середа - начальник хозяйственной части Штаба. Все большевики этого штаба говорят, что это мерзавец, что это сукин сын. Я один раз докладывал, второй раз докладываю, иду к т. Зу­лину. Помнишь т. Булин?

Булин. Ничего. Когда штаб занимался этим делом Уборевич и вы не помогали нам, а сделали все, чтобы мы перевели его на конный завод.

Апанасенко. Этого добивался и добился Уборевич. Тов.Писманник, вы помните это?

Писманник. Вы ставили вопрос о переводе его на конный завод.

Апанасенко. Ну да, я ставил вопрос о том, чтобы его убрали хоть куда-нибудь. Почему я ставил так вопрос? Потому что Середа это бандит, убил моего родного брата. От брата остался мальчуган, который у меня воспитывается. Когда он узнал, говорит, что "я его убью".

<<l.60>>

А выгонять из Штаба его не хотели.

Последнее о кадрах. Когда мы стали разбираться с т.Писманником     в кадрах, то оказывается такая засоренность, какую и представить себе нельзя. Он прямо так и называл: вторая моя белорусская стрелковая дивизия...

Сталин. Кто?

Апанасенко. Уборевич. 81-я дивизия, 4-я дивизия в Слуцке - сильно засоренные и партийными и беспартийными командирами, все обиженные. Командир дивизии прямо в ужасе. А в это время командиров разделяли на культурных и некультурных.

Так что Белорусским большевикам - начальствующему составу, преданным Советской власти надо очень и очень много работать.

О том, что докладывал здесь т.Петровский - об открытом Слуцком направлении. Это тоже не случайно. Что можно, конечно, здесь сказать. Первое, это то, что нам сейчас всем открыли глада: открыл глаза пленум ЦК, открыл глаза т. Сталин на этом Пленуме и мы, конечно, вскроем до конца и выкорчуем всю эту сволочь из нашей Красной армии. Нашу Красную армию любит на­род. У нас есть молодые, выросшие командиры, примеров можно привести сколько хочешь. Поговорите с тем же Арманом, с тем же

<<l.61>>

Черных - героем Советского Союза, над ним нужно немного по­работать и он будет командующим.

<<A. Getty: Stalin made 3 speeches specifically about the terror.  Two of them were at the February-March 1937 plenum of the Central Committee.  (For various drafts and final versions of these, see: f. 558, op. 11, d. 18, doc. 1, l. 1-15, and d. 19, l. 20ob-24; f. 17, op. 2, d. 612, l. 3-6, and l. 46ob-49.  See also Stalin's interjections (реплики) in f. 558, op. 11, d. 18.)

In the third one, given in June 1937 and which came to light only in the 1990s, he addresses an assembly of senior military leaders to explain and justify his arrest of Marshal Tukhachevskii and other members of the high command.  The military leaders had been arrested a few days earlier.  This speech informs and prepares those senior military men not arrested for the upcoming court-martial (of which several in the audience would be members) and death sentences of Tukhachevskii et.al.   

This document is the partial transcript of this meeting found in RGASPI but with Stalin's speech excised.  For Stalin's full speech to this meeting, see in the SDA: APRF, f. 45, op. 1, d.1120, l. 48-81. >>

Translation

<<From an excerpt (unedited version) of the second meeting of the Military Council with commanders and political commissars>>

<<June 1-4, 1937>>

<<(Discussion of a report by K.E. Voroshilov regarding the military conspiracy in the country).>>

<<June 2, 1937>>

<<1.38>>

            Voroshilov. Comrade Mezis.

            Mezis. It's true that we all bear responsibility before the Party for everything that has occurred, and that together we all slept through this ordeal, slept tight through it, but at the same time it needs to be said that we were not taught much. Not in terms of school, but in terms of a lacking consolidated experience, in order to show us what kinds of phenomena can take place that we need to pay attention to. Right now everything is clear: this happened because the Political Administration of the RKKA [Workers' and Peasants' Red Army] was headed by enemies. In the time Gamarnik spent in the PURKKA [Political Administration of the Workers' and Peasants' Red Army], not one meeting of the PUOKR [Political Administration of the Military District] was called. Our officials were called into the Central Committee to be heard personally.
            Voices. And even that happened rarely.
            Mezis. There were no meetings of any sort after the first arrests of Shmidt and Turovsky. We came to Kliment Yefremovich [Voroshilov] to find out what the matter was, and Gamarnik never told us anything pertaining to the conclusions we can draw from this.

            Voice. What could he have said?

<1.39>>

            Mezis. Now everything is becoming clear.
            Take the trip to the Far East. A person came with such a mandate that you can't do anything but stand at attention.

            Stalin. Who came?

            Mezis. Gamarnik. After the meeting he stepped out with Putna, and they were together for many hours. What did they talk about? It wasn't business matters, because it happened after the meeting – it's clear now that their business was shady.

            Stalin. Not everything is visible from here in Moscow; if you don't help us out from below, we won't know anything.

            Mezis. Right, right. We trusted them. We didn't even consider that he could be an enemy – he came, he gave orders, we listened.
Regarding signals. Of course we had signals, but we didn't make the connection between them. Take the Belorussian military district. I am referring to the period of comrades Smirnov and Bulin's work. So many facts were present in the issues of the relationships between political commissars and the commanders! We should have looked into why that was occurring; why there was such a struggle; rather, not a struggle, but an intentional repression of the rights of

<<1.40>>
political commissars. PURKKA workers came, but no connection was made between these instances; no one received a report about what had happened.
Why such a situation in the Belorussian military district?
Here, comrade Goryachev and the new Belorussian comrade Petrovsky acted like big heroes.
That was wrong. Bootlicking was pandemic in the Belorussian department. Don't forget that when we began our district party conference, a number of commanders spoke and claimed, allegedly after my speech, that this wasn't true; that it never happened, it never happened. Is that a fact?
Voice. Right.

Mezis. That's how things were. Look at the practice that took place; how he bribed you, comrade Goriachev, materially; giving you 700 rubles for booze on May 1.

Stalin. Where did this money come from? Was it legitimate?
Mezis. Zhiltsov spoke here; he pretended to be very naïve, but Zhiltsov spoke incorrectly???. Zhiltsov was the one who helped Uborevich illegitimately use resources and hide those illegal expenditures from the party organization; hide the sum from the political administration. He had an x amount of money, which he was in charge of,
<<1.41>>

which he gave to the people he needed on his side.

Stalin. Maybe some people needed help, but who?

Mezis. There is money, but it needs to be distributed in a lawful way.

Voroshilov. A very small sum.

Mezis. The sum is serious; take 1935 for example...

Voice. They get money from the local authorities.

<<1.42>>

Mezis. No, they don't get it from local authorities anymore.

Voices. Yes, they do.

Mezis. Comrades, I'm talking about 1936. Maybe he personally did receive it. In 1936 it wasn't given that way.

Voice. Goloded gave it.

Mezis. He only did that personally for some specific circle of individuals in order to keep them close to him. Look at the Belorussian district. They said here – it's wrong to butt heads. Here you have it, cultured and uncultured commanders. Sazontov is uncultured, Pokras is uncultured. These ones are more cultured, these ones are not cultured. Tolkachev is cultured, but Sazontov, Pokras, Shakhter – an honoured commander – they're not cultured. These things took place. When people speak here and proclaim that we're all quarrelling, Petrovsky and the others, and if Petrovsky received wrecking instructions, why didn't you say that you received wrecking instructions. And you could have gone somewhere, say, to Kotlas, and given these wrecking directives. Whey are you avoiding the Political Administration of the district? See, Uborevich avoided it. He

            <<1.43>>

called people into his office and gave them instructions there. He acted in a very sly manner. He came in from Moscow, where he visited Mikoyan and Stalin, gathered two or three officials and said: this and this is the news. No one else knew anything. The letter to the Central Committee was mentioned [here]. I knew nothing of it. But I come to the Belorussian district, and there people know that there was a letter to the Central Committee, that Stalin collected it.

Stalin. So those people wrote to the Central Committee, but you didn't.

Mezis. Right, we didn't write anything; we didn't have enough to raise the issue with the Central Committee.

Stalin. Raise it with the People's Commissar.

Mezis. We raised it with the People's Commissar. And the questions that we brought to the People's Commissar received the necessary answers. And in 1928, when Klement Yefremovich was visiting us, we criticised him then and asked him: don't just hand us over to the PUR; let us gather, hear us out. He promised that he would hold meetings with us; that he'd listen to us. But in the past few years Klement Yefremovich has abandoned us and left us completely and entirely to the PUR. He didn't

<<1.44>>

listen to us; he didn't meet with us, he didn't scold us as he should have so that we would raise and solve these issues appropriately.

What are the practical suggestions that can be made regarding the Belorussian district? I can tell you concretely with respect to military preparation. In our military preparation the question of show; of parading ourselves is developed to a point where this show is possible, but in reality the military preparedness is extremely low in many divisions. Take for example the Prussian step [goose step], which many higher-ups tried to promote among  units, along the lines of operational training, especially with the mobilization of the cavalry.

            <<1.45>>

In essence all of our proposals with regard to the cavalry are off, because there we dealt with wrecking and a great loss of horses between 1935 and 1936. In construction there was a large quantity of signals. And here comrade Zhiltsov spoke about the org. It's interesting how comrade Zhiltsov did the work in this area practically; whether it's true that that is where matters stand with the org. Take, for example, the 11th  division, we could have conducted it in 1936, not so that it would stand in the winter of 1936. From this we see that he couldn't handle the task of establishing that division. The division was not functional as a military unit. Kozlovskiy – a Trotskyist – was in charge of the construction. Everyone was opposed to awarding Kozlovskiy, but somehow it was conducted in a way that he was awarded anyway, but now he's under arrest. Comrade Zhiltsov knew him well, he worked with you; doubtlessly there were signals about him, but people weren't able to have him removed.

A few words about [his] rank. I think that comrade Budenny's comments regarding the rank were correct. We put together the project and we could have raised the issue. Of course, they were wreckers.

            <<1.46>>

This was in Feldman's hands, but we could have corrected it by approaching each living person with attention and voiced the complaints that we acted wrongly in granting him the rank.

With regard to cadres in the Belorussian district. Here we have a lot of work to do. If we take Bobrov – the chief of staff – and his arrested wife, I asked around about her, and comrades have said that we are dealing with a pair of real spies. I think that we will have to do a great deal of work all over the Belorussian district. In six years, he was able to pull in some folks and place his people in various positions.

How did the command staff, the political staff, react when they heard that Uborevich had been arrested? The command staff and political staff reacted calmly. We need to purge the Belorussian district. We have some serious contamination??? in the Belorussian district. In the Belorussian district we have a lot of strength; many young commanders, whom we can promote and free from the rotten staff that still exists in the Belorussian district.

Voroshilov (chair). Comrade Stalin has the floor.

<<A. Getty: Between pages 46 and 47 of this original, there is a bookmark: "The speech of I. V. Stalin is missing.  See his personal archive."  However, Stalin's speech is not present in the version his archive we have, RGASPI, f. 558.  It has been published in various places and is here in the SDA: APRF, f. 45, op. 1, d. 1120, l. 48-81.>>

<<l.47>>

Voroshilov. Comrade Apanasenko has the floor.

Apanasenko. It's not easy to speak at this podium, especially for us, party workers who, like I, for example, worked for a year and a half with that German spy. It's not easy to speak, especially when you work with such an enemy as closely as we did. I will speak openly, comrade Stalin, I fought against open enemies and was a very brave person...

Stalin. It's easier to fight against open enemies.

Apanasenko. But with an enemy like Uborevich, it was horribly difficult for me to live and fight against. To be completely honest, I made many stupid mistakes. That enemy knew very well how to beat people down and how to bring them close to himself. We are all people; we are all humans, and from time to time we do things that shouldn't be done. Now, of course, we can see their work very clearly.

Regarding signals. A year ago (comrade Budenny can confirm this), I wrote a letter to comrade Budenny with the following words: I have worked” – I literally said these words – “with that bastard and I've had it.

Budenny. That's right.

Apanasenko. Of course, speaking up and talking like that was scary, I thought they say I was creating problems. “If you don't take me out of there” – I wrote in my letter – “I will walk to Moscow, because in this district we have two classes – we have cultured people and uncultured people.”

            <<1.48>>

            I belonged to the uncultured class too, and that's what I wrote.

Budenny. That's right.

Apanasenko. Comrade Budenny passed my letter on to the People's Commissar. The People's Commissar issued a resolution based on that letter – “At the first opportunity, call Apanasenko to Moscow,” but comrade People's Commissar, I never received a summons to Moscow – it got lost in the tide of events.

A second signal.

Voroshilov. But you came to see me.

Budenny. He was never summoned in connection with that letter.

Apanasenko. A second signal. I wrote a letter personally to comrade Stalin. To be fair, that wasn't long ago – it was in the month of March. I wrote to comrade Stalin about the fact that the horses had literally been killed off in Belorussia.

Stalin. I received that.

Apanasenko. I wrote in my letter that we were dealing with genuine wrecking. It's humiliating, but I'm a small person and it was beyond my strength to deal with them. Moreover I sent that same letter to the People's Commissariat, the Central Committee and the court. I thought that someone might have the sense of justice to handle this business. Then I wrote a letter to comrade Stalin. I wrote, “I can't take it, I'm asking that you personally intervene,”

<<1.49>>

comrade Stalin.” I don't know what the end result of me sending that letter was, but the fact is, it turns out, that in the People's Commissariat of Agriculture of Belorussia we had completely alien people: Venek turned out to be an enemy and all of his allies were real Polish spies.

Yezhov. And he himself, too – he was a Polish spy.

Apanasenko. At the Belorussian Central Committee Plenum, anyone who was there can confirm it.

Voice. That's right.

Apanasenko. Honestly, I never spoke the way I spoke after the February Central Committee Plenum. Of course, none of us ever spoke like that. I came up to Benek and wanted to beat him up right there at the Plenum. I uncovered the whole picture – that they had killed half a million horses. That son of a bitch Uborevich approached me later, “Why are you attacking us like that,” and there once again I failed to recognize my enemy. He told me, “You could have at least spoken in a more cultured way.”

Stalin. They started bashing you with culture.

Apanasenko. Yes, I'm uncultured because I exposed him. Then he asks me, “Why did you write a letter to Stalin without my permission?”

            <<1.50>>

Literally, that is what he said to me: why did you write it. Keep in mind that you can only write letters with my pemission, after I have read them; and I told him that I have been writing letters to comrade Stalin and that I would write without asking for permission. What, how? [He said.] That's right – I'll write whether you like it or not.

Now we are all brave, comrades, and I have acknowledged with all of my strength that I had made a stupid mistake by working with that bastard. Why did I ever get promoted there, to work with that bastard. I would have never thought that I would be working with Uborevich, and all the commanders, including Goriachev, were telling me that Uborevich would eat me alive.

Stalin. They say you didn't just work with him, but that you were friends too.

Apanasenko. We were, comrade Stalin, curse that bastard. What else could I have done. I'm telling you – I made some stupid mistakes.

Voroshilov. Are you sure you're not tricking us in the hohlyatski [translator's note: slang term for Ukrainian] manner? (Laughter.)

<<1.51>>

Apanasenko. No, no. Why would I trick you? Dybenko spoke here. He didn't mention that at the game in 1936, Dybenko spoke at the banquet too and glorified the “hero” Uborevich (laughter, noise in the hall). Now, of course, we've exposed everything, we know everything, but then we made many stupid mistakes.

Now on the topic of operational training. I am assigned to a large cavalry unit. I am developing the operational plan, which is most important for the cavalry army. X is on the march, and I need to approach the appropriate fortified district with one third, the rest is supposed to aggregate from there. One unit comes, I have to smash it, another comes, I have to smash it, a third comes – same thing. What does aviation give to the cavalry? There is one fighter squadron, and mind you, this squadron only has three airplanes. I call in the commander of the squadron and tell him: lift off, touch down at such-and-such airport and provide us with the operational game. He asks me: what, we're supposed to leave now? Yes, [I tell him,] lift off in three hours and go to such-and-such airport. And he only has three airplanes.

            <<1.52>>

Before this, I reported the situation to Uborevich, and he replied: that's none of your business, why are you badgering me.

Or take the general staff game. In 1936, the general staff decided to call in these “heroes”, so they could be in the roles of players, first and foremost Uborevich. The organs of the People's Commissariat of Internal Affairs probably knows about this. It ended up with these “heroes” calling in from Kiev and Smolensk and resisting however they could, just to avoid going.

            <<1.53>>

They said, who's going to teach us there? We went. How did they prepare?

He was literally shaking with fear.

Budenny. At the war game he lost consciousness, Uborevich did.

Voroshilov. And during the game he fell ill.

Aponasenko. When comrade Yegorov brought him into that very game, he picked a fight. The commanders protested that the chief of staff wouldn't bring him into the work. He picked a fight with you, comrade Yegorov. When things don't go his way, he has an episode, he stays home. He declared that he wouldn't leave home and he didn't.

This was the second signal. After that, at Semyon Mikhailovich's dacha, with comrade Yegorov it was just the three of us. I give the report. Comrade Yegorov, do you remember? Report to the People's Commissar, what kind of a front commander is that – a hysterical coward, etc., that we need a front commander who would be as sturdy as a rock. Remember, Semyon Mikhailovich? Report to the People's Commissar, that this isn't a commander – it's absolute rubbish. To be honest, I was afraid to make that report, they'd say I was making trouble – now it's popular to make those reports.

Stalin. I had thought you would be braver. What's there to fear? Speak directly, chop with the axe.

Aponasenko. They'd say I was starting trouble. I wish they'd at least told me whether it had or hadn't been discussed with the People's Commissar. Of course, it's my fault, comrade Stalin, that I didn't report it to you, I'm a coward in that respect, it turns out, that's right.

Next, with the operational plan, it's not working with him, – yes sir, I turned around and walked away because he would have called me a cad. I go to the general staff. This is in January of 1937. I go straight to comrade Yegorov and tell him: let me speak to you regarding the operational plan. - What about the operational plan? [He says.] Talk to Uborevich, your commander, - and he wouldn't see me; he wouldn't speak with me. I felt dead as I left comrade Yegorov's. I tell comrade Budenny: Semyon Mikhailovich, how do you receive us in the general staff? I didn't relent, I wrote a document; it was completely confidential, it was transported with a convoy. I waited, but to this day I have not received a reply.

Is this or is this not a signal? What else could I have done? Of course, now we could talk about a lot of things.

About Yakir. Of course, we in the upper ranks, I swear, we raised it. Comrade Tiulenev can confirm that. We raised quite a few things.

            <<1.55>>

How could it be that Yakir sat strong, literally everyone said that Ukraine is under his nepotist rule, that no one except Yakir's people are allowed to go there, that Yakir doesn't allow anyone to be called out of Ukraine. I got assigned to the first cavalry corps. As soon as Yakir found out – how could Aponasenko be there? He raised such hell there. Demichev got assigned to Leningrad to the 4^th K.D. [cavalry division], but his belongings arrived, the horses arrived, but Demichev never arrived.

Everyone knew that about Yakir. In 1937 before the game conducted by Semyon Mikhailovich, I came to him and he asked me: What are you blabbing? -What do you mean, blabbing? -Blabbing about Yakir, talking about Boroda [the Beard]. I tell him: comrade Budenny, get a pencil and start making a list.

            <<1.56>>

Zyuk, Shmidt, Trotsky, Primakov – that's what I'm blabbing about. He says: “Alright, I understand, but still, don't blab.” (Laughter.)

Stalin. What weren't you supposed to blab about?

Apanasenko. He didn't want me blabbing about Yakir and Boroda.

Stalin. Who?

Apanasenko. About Gamarnik. Everyone talked about that. What else could have been said. Now it's clear, but even then, people understood – especially about Yakir. He was an icon. They recently announced it in Leningrad and put up a huge portrait of Yakir, as the new army commander.

Voice. But he never made it.

Voroshilov. In what newspaper?

Voice. In the Leningradskaya Pravda?

Apanasenko. We have to say that we all slept through this business and now we need to clean up our act. The cavalry training was only in 1937. There was never any cavalry.

Voice. This is with Uborevich?

            <<1.57>>

Apanasenko. Yes. There was no cavalry, then suddenly Uborevich gets ready and marches in Lepel and Slutsk. Mind you, what does he do? He gives away hundreds of thousands of rubles, just like that.

Voroshilov. Why didn't you write about it, if you love writing to everyone so much?

Apanasenko. I wrote to you a great deal.

Voice. He couldn't give out the money. He promised, but then they found the decision unlawful and the cavalry units never received the money.

Apanasenko. The fact remains that he was giving away money.

Voroshilov. In actuality or he just claimed to?

Apanasenko. He gave away part of it.

Voice. He only gave money to two regiments, as for all the 10 thousand ruble rewards, he wasn't able to give those out.

Apanasenko. He gave away part of that money.

We had this fellow Lavrov in our staff, for whom I also am guilty. Lavrov came from the Northern Caucasus. I ask him: “Who are you, what are you?” “An officer, born in Kuban', a captain.” “Where have you been?” “I haven't been anywhere.” I tell him: “You were with the whites.” He asks

            <<1.58>>

“How?” I call Zhukov, the head of the OPK [Party Control Department]: “[If] you're going to give Lavrov a Party membership card, don't do it, he has a suspicious??? face.” I call the party organization secretary and speak to him. And what do you think happened? I spoke to Bulin, I spoke to that idiot. What do you think happened – they gave that Lavrov fellow his membership card.

Voroshilov. Did you have any information about him?

Apanasenko. No, I didn't.

Voroshilov. Then why shouldn't he have been given a Party membership card?

Apanasenko. He's from Kuban'. When the Red Army fought there, he was at home in Kuban'. He's a captain. I would know, I fought in Kuban' myself. What captain could possibly sit at home in those times?

Stalin. That's right.

Apanasenko. I was fighting at that time, and he's a captain and somehow he's sitting at home.

            <<1.59>>

I'd rather be stabbed than believe that. But they didn't believe me and gave him a Party membership card.

Stalin. And now he's in prison.

Apanasenko. In prison? It's good that at least now he's in prison. Next is Sereda – head of the economic section of the Staff. All the Bolsheviks in that staff say that he's a scoundrel, that he's a son of a bitch. I reported it once, reported it twice, I go to see Bulin. Remember, comrade Bulin?

Bulin. That's nothing. When the staff was dealing with that matter, Uborevich and you never helped us, but instead did everything in your power to make sure we transferred him to the stud farm.

Apanasenko. That was sought and gained by Uborevich. Comrade Pismannik, do you remember that?

Pismannik. You raised the point about transferring him to the stud farm.

Apanasenko. Yes, I raised that point, so that he would be put away somewhere. Why did I raise that point? Because Sereda is a bandit – he killed my own brother. My brother has a little boy, whom I'm raising now. When he found out, he said “I'll kill him.”

            <<1.60>>

And no one wanted to kick him out of the Staff.

One last point about cadres. When comrade Pismannik and I started sifting through the cadres, we found so much contamination??? that you could never imagine it. He literally called it: “my second Belorussian rifle division...”

Stalin. Who?

Apanasenko. Uborevich. The 81^st division, the 4^th division in Slutsk – they're heavily contaminated??? with both Party and nonmember commanders, all with hurt feelings. The commander of the division is in horror. And at that time commanders were divided into cultured and uncultured ones.

So in Belorussia the Bolsheviks – the leadership, people who are loyal to the Soviet state, have a great deal of work to do.

Regarding the things comrade Petrovskiy reported on – the exposed Slutsk corridor. That was no coincidence either. What can we say here? First, that we've all had our eyes opened – the Central Committee Plenum has opened them, comrade Stalin has opened our eyes at this Plenum and we, of course, will expose and uproot all these bastards in our Red Army. The people love our Red Army. We have young, experienced commanders, we can provide endless examples of those. Talk to Arman, talk to

            <<1.61>>

Chernyh – a hero of the Soviet Union, he just needs a little more work and he will be a commander.

<<A. Getty: Stalin made 3 speeches specifically about the terror.  Two of them were at the February-March 1937 plenum of the Central Committee.  (For various drafts and final versions of these, see: f. 558, op. 11, d. 18, doc. 1, l. 1-15, and d. 19, l. 20ob-24; f. 17, op. 2, d. 612, l. 3-6, and l. 46ob-49.  See also Stalin's interjections (реплики) in f. 558, op. 11, d. 18.)

In the third one, given in June 1937 and which came to light only in the 1990s, he addresses an assembly of senior military leaders to explain and justify his arrest of Marshal Tukhachevskii and other members of the high command.  The military leaders had been arrested a few days earlier.  This speech informs and prepares those senior military men not arrested for the upcoming court-martial (of which several in the audience would be members) and death sentences of Tukhachevskii et.al.   

This document is the partial transcript of this meeting found in RGASPI but with Stalin's speech excised.  For Stalin's full speech to this meeting, see in the SDA: APRF, f. 45, op. 1, d.1120, l. 48-81. >>