<<Позднее 23.11.38>>

Черновик письма Ежова Н.И. Сталину И.В.

Дорогой тов. Сталин!

23 ноября после разговоров с Вами и с т.т. Молотовым и Ворошиловым я ушел еще более расстроенным. Мне не удалось в сколь нибудь связной форме изложить и мои настроения  и мои грехи перед ЦК,  перед Вами. Получилось нескладно. Вместо облегчения еще более тяжелый осадок недосказанного, недоговоренного. Чувство, что недоверие, которое совершенно законно возникло у Вас против меня, не рассеялось, а может быть стало даже большим. Решил поэтому написать. Когда пишешь, получается продуманнее и систематичнее.

1. О настроениях. Они в основном определялись следующими причинами:

а)  После назначения меня в НКомвод в апреле месяце 1938 года, я целиком окунулся в работу Наркомата. Началась навигация при полном провале зимнего судоремонта, к началу навигации вышло не более 40% судов, многие из них становились на повторный ремонт, -все это заставило меня отдавать почти все время Наркомводу. Во всяком случае, с 13 апреля ровно два месяца я почти не ходил в НКВД. Через месяц я уже почувствовал нелады в работе НКВД. Все поплыло самотеком и в особенности следствие. Фриновский никогда не был полноценным замом, а здесь это сказалось во всю. Я этого не скрывал и перед ним. Говорил в глаза. Заставлял заниматься всеми делами Наркомата, а не только ГУГБ. Практически из этого ничего не вышло. Помнится, я говорил об этом с Молотовым однажды при Вашем очередном звонке ко мне в кабинет. Говорил Вам.

Особенно, однако, чувствовалось тогда, что аппарат НКВД еще не дочищен. Я об этом также неоднократно говорил Фриновскому. Просил его заниматься чисткой. Просил без конца у Маленкова человека на кадры. Фриновский чистку откладывал тоже ссылаясь на отсутствие проверенного кадровика и ждал его прихода. Однажды раздраженно, в присутствии многих и Фриновского в том числе  я потребовал личные дела сотрудников тогдашнего 4-го отдела, чтобы заняться этим самому. Конечно, из этого ничего не вышло. Очень запарился во множестве текущих дел, а личные дела сотрудников продолжали лежать. Должен для справедливости сказать, что кое- что я и в это время подчищал и подчистил немало. Однако за следствием не следил  и оно оказалось в руках предателей.

Все это перегружало и без того перегруженную нервную систему. Стал нервничать, хватался за все и ничего не доводил до конца. Чувствовал, что Вы недовольны работой Наркомата. Это еще ухудшало настроение.

Казалось, что надо идти в ЦК и просить помощи. У меня не хватило большевистского мужества это сделать. Думал, выкручусь сам.

б) Решающим был момент бегства Люшкова. Я буквально сходил с ума. Вызвал Фриновского и предложил вместе поехать докладывать Вам. Один был не в силах. Тогда же Фриновскому я сказал – ну, теперь нас крепко накажут.

Это был настолько очевидный и большой провал разведки, что за такие дела , естественно, по головке не гладят. Это одновременно говорило и о том, что в аппарате НКВД продолжают сидеть предатели.  Я понимал, что у Вас должно создаться настороженное отношение к работе НКВД. Оно так и было. Я это чувствовал все время.  Естественно, что это еще больше ухудшало настроение. Иногда я стал выпивать. На этой почве появилась ртуть. Это еще хуже сказалось на физическом состоянии.

Вместо того, чтобы пойти к Вам и по-честному рассказать все, по-большевистски поставить вопрос, что работать не в состоянии, что нужна помощь, я опять отмалчивался, а дело от этого страдало.

в) Затем начались дела с моим аппаратом (Цесарский, Рыжова и др.) и, наконец  семейные дела. По совести Вам скажу т.Сталин, что дела с Цесарским и Рыжевой я считал тогда происками нечестивых людей. Думал даже так, что бьют по людям, которые со мной пришли в ЧК, только для того, ударить по мне. Считал, что хотят взять реванш за тот разгром, который я учинил, плохо ли – хорошо ли, вражеским кадрам в ЧК и вне его.

Перебирая отдельные факты, я их обобщал и делал вывод, что ведется какая то организованная линия на мою дискредитацию, через это чтобы опорочить так или иначе людей, которым я доверял.

Далее к этому прибавлялось ряд фактов, где я прямо подозревал попытку дискредитировать меня через мою родню. Несколько месяцев тому назад я, например, случайно узнаю, что в нарушение в разведке работает мой племянник. Сам он портной, работал на фабрике. Неграмотный и никак не подходит к этой работе. Распорядился выгнать его с работы. Недавно узнал, что он получил в ЧК квартиру. Как мне говорят, его специально вызывал Заковский и всячески устраивал ему все удобства.  До недавнего времени комендантом в одном из наших объектов работал брат. Характеристика его Вам известна. Я о нем рассказывал в связи с арестом Воловича. Это полууголовный элемент в прошлом. Никакой связи я с ним не поддерживаю с детства. Просил несколько раз Фриновского вышибить его с работы и дал ему характеристику этого человека. Он все время тянул, обещал вызвать переговорить, не торопился. Недавно узнаю, что оказывается и этот успел получить квартиру. Подозревал, что это не простое подхалимство, тем более что многие из этих  "подхалимов" знали мое отношение к такого рода делам. Накопились семейные дела, Вы об них знаете.

Во всем этом я оказался неправ. Переживал очень и очень тяжело. Мне всегда казалось, что я знаю, чувствую людей.  Это самый пожалуй тяжелый для меня вывод, что я их знал плохо. Я никогда не предполагал глубины подлости до которой могут дойти все эти люди.

Переживаю и сейчас тяжело. Товарищи, с которыми дружил и которые, казалось мне,  неплохо ко мне относятся, вдруг все отвернулись словно от чумного. Даже поговорить не хотят. Все это конечно сказывалось на настроениях и сказывается, хотя и в другой форме сейчас.

г) Переживал и назначение в замы т. Берия. Видел в этом элемент недоверия к себе, однако думал все пройдет. Искренне считал и считаю его крупным работником, я полагаю, что он может занять пост наркома. Думал, что его назначение – подготовка моего освобождения.

д) Наконец (я так думаю), немалую роль во всем этом сыграло мое физическое состояние. За два последних года напряженной и нервной работы в сильной степени напрягли всю нервную систему. Обострились все восприятия, появилась мнительность.

Вот, пожалуй, все о причинах настроенности.

Во всем виноват я и только я.

2.  О моих грехах перед ЦК ВКП (б) и перед Вами тов. Сталин.

А) Я уже говорил Вам, что еще задолго до назначения т. Берия у некоторых людей в аппарате и , главным образом, у Фриновского были предубежденные отношения к Грузинским делам по линии ЧК.

Трудно припомнить все факты (их много), однако я чувствовал это часто. Пожалуй, я не ошибусь, если скажу, что у Фриновского это обострилось после известных показаний  Сефа, о которых он  узнал от Багирова. Первое время я думал,  что это просто известная ведомственная ревность, поскольку грузинский ГК не всегда соблюдал служебную субординацию. Затем я стал думать и даже спрашивать у Фриновского – не были ли плохими его личные взаимоотношения с Гоглидзе в бытность Фриновского в Грузии. Казалось и это отпало. Однако, критическое отношение не исчезало. Фриновский, например, мне очень часто говорил: "Ну, все, кто работал когда либо в Закавказье, обязательно пройдут по каким либо показаниям в Грузии, выдумывают там дела".

С назначением т. Берия эти настроения Фриновского как нельзя лучше совпали с моими. В первый же день его приезда из ДВК сразу заговорили о Берия  (он еще тогда не знал о назначении).  Видя мое минорное отношение к назначению, он довольно откровенно разговаривал о моей будущей плохой жизни от Берия. Затем эти разговоры в разное время с некоторыми перерывами продолжались вплоть до последнего времени  ( последняя встреча с Фриновским во время ноябрьских праздников). Прямо говорю, что эти разговоры приняли недопустимую форму демонстрации против т.Бурия.

Коротко вся суть разговоров сводилась (суммируя все) к следующему: 1) С Берия  я не сработаюсь. 2) Будут два управления.  3)Необъективно будет информироваться ЦК и т. Сталин. 4) Недостатки будут возводиться в систему. 5) Не побрезгует любыми средствами, чтобы достигнуть намеченной цели. В качестве причин приводил примеры: у т.Берия властный характер, не потерпит подчиненности, не простит, что Буду Мдивани "раскололи" в Москве, а не в Тифлисе.  Не простит разгрома Армении, поскольку это не по его инициативе, не простит Магабели, не простит Горячева. Советовал держать крепко вожжи в руках. Не давать садиться на голову. Не хандрить, а взяться крепко за аппарат, чтобы он не двоил между Берия и мной. Не допускать людей т. Берия в аппарат.

Я всю эту мразь выслушивал с сочувствием. Советовал что делать. В частности советовался показать ли Вам известные уже о т. Берия архивные документы.

Касаясь дел Грузии говорил он также и следующее: ошибка, что я не послушал его и во время не проконтролировал Грузию. Допустил много вольностей для Грузии. Подозрительно, что т. Берия хочет уничтожить всей чекистов когда либо работавших в Грузии.

Говорил, что все свое самое близкое окружение т. Берия  перестрелял.. Он должен за это окружение отвечать.

Словом, накачивал крепко. Я в свою очередь не только слушал, но во многом соглашался и говорил ему о плохом отношении т. Берия к Фриновскому.

В результате всего этого сволочного своего поведения я наделал массу совершенно непростительных глупостей.

Они выражались в следующем: а) Всякое справедливое критическое замечание т. Берия в работе аппарата я считал необъективным. б) Мне казалось, что т. Берия недоучитывает обстановки в которой мне пришлось вести работу и недоучитывал, что работа все же проделана большая. в)  Мне казалось, что т. Берия оттирает меня от работы ГУГБ. г) Мне казалось, что т. Берия недостаточно объективен в информации ЦК, и ,наконец,  что все это направлено персонально против меня.

<<Рукописный текст>>

**************************************************************************

<<A. Getty: NKVD chief N. I. Ezhov resigned his position on November 11, 1938. (RGASPI f.671,op.1, d.265, l.1-12)  This handwritten document  is a more personal self-justification, mentioning his personal difficulties, conflictual relations with other officials, including "betrayal" by his own staff.  In particular, he discusses his troubled position after the appointment of L. Beria as his Deputy and, as it would turn out, successor.

On Stalin and Ezhov, see J. Arch Getty and Oleg V Naumov. Yezhov: The Rise of Stalin's "Iron Fist".  (New Haven: Yale University Press, 2008). >>